Ещё два года назад я был просто журналистом. Самое сложное в этой работе - не работа с темами, текстами и даже не специфические журналистские опасности. Самое тяжёлое - смотреть в глаза людям, которые смотрят на телевизионщиков, как на последнюю надежду. "Ну, сделайте же что-нибудь, вы же в Киеве, вы же знаете политиков и чиновников". По возвращении я, пытался что-то решить через свои связи, иногда получалось, чаще - нет. Люди звонили, справлялись, проклинали, добавляли свою боль, обиду, безнадегу. Я человек эмоциональный и не умел внутренне отгородиться от человеческих больших и малых трагедий. И тогда каждое поражение в вопросе помощи воспринимается, как личное. Волею судьбы мне пришлось окунуться в политику. Если политик - не кабинетный гном, упрятавшийся от людей за охраной, помощниками, секретаршей и тяжёлой дверью. Если он не утратил способности к сопереживанию - каждый его рабочий день, (а нерабочих дней практически не бывает) превращается в эмоциональную каторгу.
Мне доводилось много времени проводить рядом с Олегом Ляшко. Он не смог разучиться раздавать визитки с личным телефоном обычным бабушкам, непризнанным гениям, родственникам тяжелобольных людей, беженцам, воинам, вдовам и матерям воинов. Его телефон отключен только во время сессии, все остальное время он непрестанно звонит, и Олег Ляшко берёт трубку и принимает на себя эмоциональный удар. После каждой встречи в больших городах и маленьких его поджидают десятки людей, 90% несут не свою радость, а боль. Они для него - самая последняя надежЕщё два года назад я был просто журналистом. Самое сложное в этой работе - не работа с темами, текстами и даже не специфические журналистские опасности. Самое тяжёлое - смотреть в глаза людям, которые смотрят на телевизионщиков, как на последнюю надежду. "Ну, сделайте же что-нибудь, вы же в Киеве, вы же знаете политиков и чиновников". По возвращении я, пытался что-то решить через свои связи, иногда получалось, чаще - нет. Люди звонили, справлялись, проклинали, добавляли свою боль, обиду, безнадегу. Я человек эмоциональный и не умел внутренне отгородиться от человеческих больших и малых трагедий. И тогда каждое поражение в вопросе помощи воспринимается, как личное. Волею судьбы мне пришлось окунуться в политику. Если политик - не кабинетный гном, упрятавшийся от людей за охраной, помощниками, секретаршей и тяжёлой дверью. Если он не утратил способности к сопереживанию - каждый его рабочий день, (а нерабочих дней практически не бывает) превращается в эмоциональную каторгу.
Мне доводилось много времени проводить рядом с Олегом Ляшко. Он не смог разучиться раздавать визитки с личным телефоном обычным бабушкам, непризнанным гениям, родственникам тяжелобольных людей, беженцам, воинам, вдовам и матерям воинов. Его телефон отключен только во время сессии, все остальное время он непрестанно звонит, и Олег Ляшко берёт трубку и принимает на себя эмоциональный удар. После каждой встречи в больших городах и маленьких его поджидают десятки людей, 90% несут не свою радость, а боль. Они для него - самая последняя надежда. Я знаю каким бывает после таких встреч Олег. Он неимоверно тих, потому что общаясь на уровне эмоций невозможно сэкономить себя. Многие пытаются заполнить внутреннее опустошение алкоголем, феерией праздников, демонстрацией власти, но Олег - практически не пьёт, сторонится публичных мероприятий и крайне сдержан с подчиненными. Я всегда поражался тому, откуда он берет жизненную энергию для того, чтоб утром снова отдавать себя без остатка? Но даже сверхмощные накопители энергии подсаживаются.
Вы можете себе представить, что даже в самые тяжёлые дни Второй Мировой Уинстон Черчилль спал днём? Да, он спал, потому что с такой растратой энергии аккумулятор может в один прекрасный момент подсесть окончательно. И Рузвельт уезжал во Флориду и отключал телефон. И Рейган записался на своём ранчо, и Тетчер уезжала на южное побережье Франции. Олегу Ляшко нужна неделя в год. Вы скажете - пусть едет в Затоку. Но оставаться в пределах страны - это продолжение той же работы с продолжающимся звонить телефоном. Это десятки, сотни людей, которые узнают и делятся своей болью.
Олег Ляшко отдыхал на Капри. В партии есть состоятельные люди, которые знают, что лидеру нужно элементарно отоспаться. И первым лидера Радикальной партии, случайно, или неслучайно, встречает депутат облсовета от партии СВОБОДА Аронец. Что делает на Капри сам пресс-секретарь Свободы. Тут же, опять-таки совершенно случайно, на Капри оказывается съёмочная группа ИНТЕРА. Следом материализуется некий заробитчанин Ходаковский. Его посты подхватывают электронные СМИ, по удивительном стечению обстоятельств подконтрольные группе Фирташа либо группе Порошенко. О чем говорят эти посты?
1. Ляшко приехал на Капри на собственном Астон Мартине. В качестве доказательства - фото человека в полосатых трусах на фоне дорогущего автомобиля. Кто этот автолюбитель? Ляшко? Нардеп Скуратовский? Нардеп Мосейчук или Лозовой? Бывший депутат Киеврады Сухин? Нет... Это просто какой-то человек в полосатых трусах.
2. Ляшко встречался с арабскими шейхами в каком-то дорогущем отеле. Ладно, встреча секретная, снять не удалось, но разве Ходаковский не смог на обычный телефон сфоткать Ляшко, шейхов, или их охрану хотя бы по отдельности? Где снимки Ляшко хотя бы в окружении мордоворотов-секьюрити?
3. Ну и наконец вездесущий, всезнающий, всесильный Ходаковский твердит о том, что сдерживал толпу возмущенных украинцев. Но неужели ни один из возмущённых не догадался включить функцию видеозаписи на мобилке?
По всей видимости, весь детектив состоял из встречи работника пиццерии с острова Капри Ходаковского и съёмочной группы телеканала ИНТЕР скорее всего в этой же пиццерии. Пареньку предложили легенькую халтурку. В перерывах между протиркой столов и подачей зубочисток клиентам настрочить пару-тройку пакостей.
А теперь вопрос ко всем нам, украинцам? Неужели мы докатилась до того, что нами можно манипулировать посредством утки, замостыренной за чаевые на разделочном столике заштатной пиццерии?
Марк Гресь,
Руководитель фракции Радикальной партии в Киевраде
